Затрашние заботы - Страница 28

К оглавлению

– Проснись, пожалуйста, а? Мне скучно одной, – шепнула Агния прямо в маленькое ухо.

И Катька открыла глаза.

– Мы еще едем, мама? – сонно спросила она. – Я видела белого кролика, мама.

– Ты все время улыбалась, Катька.

– Он ел красную морковку.

– И хрумкал?

– Лошади хрумкают сильнее, – сказала Катька, подумав.

– Лошади большие, а кролики маленькие.

– Это был совсем маленький кролик.

– Значит, он был крольчонком.

– А почему мы так долго едем?… Мы едем по рельсам?

– Да. По длинным, длинным рельсам.

– Я тебя очень люблю.

– Я тебя тоже, маленькая моя.

Вагон был почти пуст. Только три солдата лежали на лавках и курили в рукава. Им было совестно курить прямо в вагоне, но очень не хотелось выходить в тамбур.

– 6 -

– Товарищ капитан! – крикнул кто-то в люк.

– Да! – в один голос откликнулись Вольнов и Левин.

– Ледоколы гудят: «Иду вперед, следуйте за мною».

Вольнов натягивал сапоги. Они были мокрые, лезли с трудом. Вольнова всегда бесило, когда сапоги не лезли на ноги, он чертыхался.

– Нужно носить валенки, – сказал Левин. – Ты понял, зачем я сегодня приходил к тебе?

– Нет, я ничего не понял.

Вернее, он просто не знал, что ему следует говорить и делать. И только бы Яшка не стал опять хохотать.

Лед за бортами всхлипывал, потом заработал дизель на «Седьмом».

Вольнов первым поднялся на палубу.

Ночь. Густой липкий туман. Ветер сразу залезает в рукава ватника. Дымным огнем светят где-то рядом прожекторы ледокола. Шевеление серых льдин вокруг. Далекие и близкие визги сирен – сейнеры репетируют сигнал ледокола. Очень зябко.

Левин на миг еще задержался возле Вольнова, спросил:

– Нитроглицерин или валидол у Арсеньича есть?

– Есть.

Левин скользнул вдоль борта и перепрыгнул на свой сейнер, и сразу донесся его голос: «Все наверх! По местам стоять! Со швартовых сниматься!»

На палубе «Седьмого» закопошились неуклюжие тени.

– Старший штурман, где вы? – спросил Вольнов.

– Здесь, товарищ капитан.

– Убирайте швартовы!

– Есть!

Несколько раз фыркнул дизель, и ровно, все усиливаясь, завибрировали под рукой леера. Григорий Арсеньевич прогревал двигатель.

Вольнов по скоб-трапу поднялся на верхний мостик. Вольнова знобило. То ли нервы, то ли холод… Это ночное море, жесткое, покрытое панцирем шевелящихся льдин. Эта видимость всего в двадцать – тридцать метров. Главное – выдержка и забыть обо всем, кроме работы. Прекрасная вещь – работа. Она никогда не выдаст. Сейчас будет самое сложное за весь перегон, последние мили перемычки. И недаром пришла «правительственная». Там, наверху, понимают, что настала пора подбодрить людей на всю катушку. Хорошие слова: «…умело и самоотверженно ведете вперед».

– Погибаем, но не сдаемся! – крикнул старпом. – Ни хрена не разберешь! Кажется, там, где зарево, – это «Микоян». Он с оста подошел…

– Сколько было до берега, когда туман спустился?

– Мили три.

– Эй, Вольнов! – крикнул Левин со своего мостика. – Я сейчас попробую малым вперед поработать, а когда моя корма с твоим носом поравняется, застопорю, и ты мне в борт форштевнем и разверни меня влево, понял?

– Понял! Там что – чистая вода есть?

– Темнеет немного что-то!

Оба говорили спокойно. Оба понимали, что теперь они чужие друг для друга люди. Их связывало покамест только одно – работа.

На «Седьмом» вспыхнул прожектор. Желтый узкий сноп света и дымный туман, стремительно несущийся сквозь него.

– Отведите прожектор! Слепит очень! – заорал старпом с полубака.

В отблесках прожектора Вольнов увидел на соседнем мостике Левина. Яков звякнул машинным телеграфом, перекинул рукояти на малый ход вперед.

– Василий Михайлович! – крикнул Вольнов старпому. – При первой возможности спустись в кубрик, собери подвахтенных и зачитай радиограмму.

«А все– таки мы идем вперед», -подумал он.

«Седьмой» начал медленно двигаться, скользить в темноту и туман. Но вдруг на нем раздались крики, ругань и призывный свист. Это звали и искали Айка.

Айк черным клубком пронесся по палубе и заскулил на самом носу. Он все проспал, этот пес. Даже то, как ушел его хозяин.

Вольнов взял мегафон и крикнул:

– Когда я вам корму отпихивать стану, он и перепрыгнет!

– Есть! Поняли!

– Вы сами на штурвал станете или мне? – услышал Вольнов странно тихий, ровный голос. Это был Чекулин.

– Ваша вахта?

– Да, товарищ капитан.

– Становитесь пока. Про радиограмму знаете?

– Читал.

– Полборта право!

– Есть, полборта право!

На носу скулил и повизгивал Айк. Чекулин засмеялся, сказал:

– Он из кубрика, как ракета, вылетел, чуть боцмана с ног не сбил.

Вольнову приятно было услышать смех Чекулина, хотя и не положено матросу смеяться и разговаривать, стоя у штурвала.

– 7 -

– Василий Михайлович, запомните, что всякие сокращения в вахтенном журнале не разрешаются. Сколько раз можно повторять вам одно и то же?

– Я…

– Помолчите.

– Когда я…

– И машинный пишется через два «н», а дистанция через «и», а не «е».

Караван опять лежал в дрейфе, Вольнов проверял заполнение судового журнала. Он не спал уже третьи сутки, глаза слипались, строчки в журнале то исчезали, то появлялись вновь: «Среда. 21 сентября. Пролив Де-Лонга. 00 часов 00 минут. Туман. Видимость полкабельтова. 01 час 18 минут. Снялись с дрейфа. Следуем на сближение с линейным ледоколом „Капитан Белоусов“. Хода и курсы переменные. Используем разводья в девятибалльном льду. 03 часа 10 минут. Легли в дрейф ввиду невозможности дальнейшего движения. Ледокол в дистанции 5-6 миль. Зажаты ледяными полями…»